Новый Год

Ненавижу я этот праздник. За месяц до него начинается полный пиздец. Все нервно бегают, пытаются отчёты сдать, бухгалтерию закрыть, долги отдать и получить свои кровные назад, шмотки покупают именно для одной ночи, подарки ищут, шарахаясь как зомби по магазинам. И, естевственно, всеми впечатлениями об этой охоте, они делятся везде и всегда, когда находят свободные уши.

А я этот праздник с детства ненавижу. И с каждым прожитым годом, всё больше и больше причин ненавидеть его ещё сильнее.

Лет в шесть я попросил себе радиоуправляемую подлодку. Для меня тогда это было что-то из области фантастики. Серый, пластмассовый корпус с огромной красной звездой и метровый провод от пульта управления до кормы лодки и всё это сокровище запаковано в синюю картонную коробку, но которой были нарисованы: бушующее море, сама игрушка и лица отважных моряков на фоне советской символики. Получил я коробку пластилина, альбом и краски с напутствием хорошо учится в будущем в школе и вырасти хорошим человеком.

В семь лет, когда моя сестра приехала с первой своей сессии и получила за это двухкассетник, я просил себе футбольный мяч, форму и настоящие бутсы. А получил в ухо от родителя, просьбу «Не *пии* мозги!» и билет на ёлку в городской Дворец Культуры и Отдыха. На елке мне должны были выдать картонную коробку с шоколадными конфетами, мандаринами и яблоками. Билет я этот порвал и выкинул в окно, а праздник перестал существовать в принципе.
















В девять лет я просил купить мне, тогда новаторскую игрушку, МотоТрек. На маленьких, белых мотоциклах сидели разноцветные фигурки мотоциклистов, которые, когда их запускаешь по трассе, делали петлю, которую сейчас назвали бы отвратительным словом «лупинг». Стоило это чудо восемнадцать, тогда ещё полноценных, советских рублей. Получил я две пластиковых копии американских «Виллисов» за тридцать две копейки, шоколадного Дед Мороза и просьбу понять, что денег просто нет.

До тринадцати лет празднования Нового Года из памяти как-то выпали. Не то чтобы их не было. Просто вспоминать нечего. А вот перед тринадцатым случилась *пии*ня. Меня впервые приняли гопники, снявшие с меня шапку и часы «Электроника 12», а также потребовали поллитра спирта, водка тогда уже исчезла, за то, чтобы меня оставили в покое. Банальный рэкет ёбанной перестройки (Умрите с миром, Михаил Сергеевич!). Пришлось попытаться украсть у родителей запасы «Рояля». Естественно я был замечен и допрос был с пристрастием. Однако чистосердечное признание не дало результата, а только усугубило мою вину. Получив просто небывалых пиздюлей, я просидел все каникулы дома, а праздника как такового я и не ждал.

Закончилась эта история так. В первый же учебный день меня пиздили гопники. В шестером на одного, за гаражами. Тогда мне сломали нос и пальцы на руке. Родитель откомментировал так: «Не*пии* по улицам шлятся!» и пропал на две недели в направлении одиноких женщин. Во время больничного семьдесят сантиметров велосипедной цепи я изучил как букварь. На первой же перемене я их и применил порвав половину рожи самому понтовому *пии*асу из той гоп-компании. Всё кончилось приводом в детскую комнату милиции, непонятным страхом и долгими, вдумчивыми и безжалостными побоями дома. Опозорил семью, *пии*!

До шестнадцати лет опять одни провалы в памяти. В шестнадцать я первый раз напился. Самым дешёвым портвейном. До состояния риз. До полного пиздеца. Заблевав раковину в ванной, в квартире моего соседа, я уснул возле толчка. Причиной было блядство моей первой любви, обещавщей мне себя в эту ночь. «Ну пойдём к нему! Там ведь столько народа! Там весело! А потом опять вернёмся сюда!». Гитарист и аниматор того вечера получил целку моей подруги, а я обнимал финский фаянс и клял, на чём свет стоит, всех женщин.

Потом было ещё одинадцать раз тридцать первое декабря, но чаще всего ничего необычного не случалось.

Мало кто может похвастаться тем, что его телефон в новогоднюю ночь молчит, и уже не один год. Я вообще не понимаю этой дебильной истерии по поводу замены календаря на стене. Праздник несбывшихся надежд, но все признают его самым весёлым праздником. А на самом деле это праздник не веселья. Веселье приходит с градусом и количеством выпитого. А до этого - это праздник страха. Страха остаться одному. Страха не быть приглашённым. Страха не принадлежать к какому-либо обществу. И страха быть забытым.

Может потому и начинается этот пиздец, в котором каждый пытается показать остальным, что он не один, что у него есть друзья, что его зовут с собой, а значит он кому-то нужен. Понты, о вычурности того или иного празднования, уже просто мишура. Она не делает праздника, а приукрашивает его и скрадывает страхи.

Остаться одному не страшно. Иногда скучновато, но не страшно.