Тайна

Мама свалилась с гриппом.
Два дня назад чихнула мне в телефон. Я забеспокоилась.
- Ну что ты волнуешься из-за одного чиха? - возмутилась мама. - Подумаешь, чихнула. Просто сапоги осенние потекли и я весь день проходила с мокрыми ногами. Завтра надену зимние - и всё.
Действительно, стоит ли волноваться? Родная мать ходит в декабре с мокрыми ногами - господи, какой пустяк.
Сегодня у меня сложилось впечатление, что на телефонный звонок мне ответила не мама, а слонёнок из мультфильма про 38 попугаев. Унылым гнусавым голосом:
- Да вод, пдостудидась. Дасмодк пдокдядый и демпедадуда.
Оказывается, у неё и зимние сапоги потекли. Денег на новые нет, и детей, способных купить ей нормальную обувь, она нарожала мало, бедняга.
Ну нет смысла её ругать, я только руками развожу. Придётся в субботу таскать её, вот такую больную и сопливую, по обувным магазинам. Иначе, не успев поправиться, она снова будет носиться по улицам в дырявых чоботах. Наказание, а не мать.
Поскольку я до сих пор не придумала, что подарить родительнице на Новый год, а с деньгами сейчас действительно очень туго, решила приурочить покупку сапог к праздничку. Укокошу сразу двух зайцев: и о подарке голова болеть не будет, и мать не станет ныть "я потом тебе деньги верну". Всяко сапоги ей сейчас нужнее, чем какая-нибудь туалетная вода или новое постельное бельё.

















Честно говоря, никогда не думала, что доживу до таких времён, когда моя мать будет зимой босая ходить. Вот позорище-то.
Поскольку разговор с мамой вёлся исключительно о простуде, температуре и лекарствах, а мне хотелось хоть как-то её взбодрить и развеселить, я решила открыть ей одну свою детскую тайну. Уж не знаю, насколько я её развеселила, но взбодрила - да.
Тайне этой уже больше четверти века, срок давности по этому делу истёк, пороть меня поздно - можно и рассказать.
Мама слушала смиренно, молча, лишь иногда вставляя междометья "ах" и "ох".
И уж коль скоро тайна эта перестала быть таковой для мамы, я могу смело открыть её и вам.

В школе я училась хорошо. Не идеально, правда, но вполне прилично. До золота не дотянула, но серебро своё отработала честно. Подвела меня моя нелюбовь к иностранным языкам (я называю это патриотизмом).
Однако, красивые отметки в дневнике вовсе не означали, что я так уж любила учиться. Конечно, ленилась и филонила. До четвёртого класса мама проверяла мои домашние задания, потом перестала, полагаясь на мою совесть. А совесть порой отсутствовала, увы (она и сейчас навещает меня не так уж часто).
Иногда, бывало, проваляешь дурака весь вечер, а утром вдруг вспоминаешь: мать честная, да сегодня ж контрольная! А я не готова. Напишу на "трояк", в лучшем случае, если повезёт, - на "четвёрку". Учителя будут стыдить, мама отругает за то, что балду пинала... Одни расстройства, верно?
Вот мы и подошли к той самой тайне, которая, кстати, откроет для вас ещё одну сторону моей, не побоюсь этого слова, многогранной натуры: вам предоставляется возможность убедиться в наличии у меня великолепных актёрских способностей (бог ты мой, сколько же талантов скрывается под этими слоями жира - уму непостижимо).
Итак, проснувшись утром и вспомнив, что на сегодня намечена контрольная работа, например, по физике, я на одну минуту теряла сознание от ужаса, но быстро брала себя в руки и, в ответ на бодрое мамино "Вита, пора вставать!", накрывалась с головой одеялом. Из-под одеяла раздавалось моё старательно клацанье зубами и унылый голосок:
- Мааам, а что у нас так холодно?
- Холодно? - неизменно удивлялась мама, и, поводив жалом по воздуху, сообщала: - Да нет, у нас тепло.
- Меня что-то знобит... - стонал голос из-под одеяла. - Мааам, дай градусник...
Испуганная мать, больше всего на свете боявшаяся потерять своё неоперившееся ещё дитя, склонялась надо мной, словно птица над погибающим от пуллороза птенцом, и говорила:
- Ну-ка дай лоб потрогаю.
Это самый опасный момент во всём спектакле. Впрочем, имея хорошие актёрские способности, пройти этот этап было совсем не сложно.
- Холодно, мааам, - ныл из-под одеяла умирающий лебедь. - У тебя руки ледяные...
- Давай-ка измерим температуру, - говорила не на шутку обеспокоенная мать, протягивая мне градусник.
Из-под одеяла вылезала рука, забирала градусник, а потом унылый голос просил:
- Мааам, принеси водички...
Мать стрелой бежала на кухню. В моём распоряжении были считанные секунды, действовать нужно было молниеносно, не мешкая.
Правая рука судорожно сжимала градусник и ожесточённо лупила тупой его стороной по запястью левой: тын-тын-тын. Ртуть ползла вверх. Остановиться нужно было приблизительно на цифрах 37,7 - 38 (меньше - глупо, больше - наглёж). После этого градусник пихался под мышку и мнимый больной снова накрывался с головой одеялом.
Мама приносила стакан воды, я жадно его выпивала и опять ныкалась под одеялко.
Через несколько минут мама забирала у меня градусник, ахала и говорила:
- Тридцать восемь! Ну нет, сегодня ты в школу не пойдёшь!
- Пойду! - отвечала я, вылезая из постели с видом мученика. - Мне сегодня нужно идти, у нас контрольная по физике, я готовилась, нельзя пропускать.
- Какая физика?! - ужасалась мать. - Давай ложись, я вызываю врача.
Вас уже захватил этот спектакль, правда же?
- Я должна идти, - продолжала я тоном пионера-героя, отправляющегося с боевым заданием во вражеский тыл. - Контрольная же.
- Умереть теперь, что ли, из-за этих контрольных? - возмущалась мама, набирая номер поликлиники.
Собственно, всё. Финита ля комедия. Меня насильно укладывали в постель, где я стонала и переживала о пропущенной контрольной, потом приходила педиатр по фамилии Гайдамака (вот не помню её имя-отчество).
Гайдамаку в нашем классе обожали все, кроме меня.
- Как она может не нравиться? - удивлялись девочки. - Она же такая добрая и ласковая, альпинистка моя, скалолазка моя!
Но дело в том, что меня жутко раздражала её манера называть всех котиками, зайчиками, ласточками и сладкими девочками. Я не любила, когда взрослые со мной сюсюкались, у нас в семье это как-то не принято.
Тем не менее, как врач Гайдамака меня вполне устраивала: она не заставляла меня снова мерить температуру, вполне довольствуясь уже имеющимися показаниями.
Вот так я изредка прогуливала контрольные. Потом я их, конечно, всё равно писала, но это было уже не страшно: я успевала подготовиться.
И почти три десятилетия я свято хранила от мамы этот секрет. Узнав об этом, мама сказала только:
- Охохо, итишкин корень, сколько ж открытий меня ещё ждёт?
Размечталась.

Н-да. В детстве я была редкостным говном. С возрастом я потеряла свою индивидуальность, превратившись в говно обыкновенное, среднестатистическое.

http://yapritopala.livejournal.com/284991.html