Брусок

Снова пришлось лететь во Франкфурт из-за пустякового дела, которое Андрей запросто мог разрешить и один. Я, если честно, сам в ту минуту не понимал, что больше раздражало – эта бизнес-идея, грозящая перерасти в крупную сеть, или развод с Ленкой. И то, и другое представлялось чересчур проблемным, нервирующим что ли.

- Разошлись, все-таки? – Андрей шумно выдохнул белый сигаретный дым в сторону открытого окна, но я все равно почувствовал неприятный привкус ментола.
- С чего такие выводы?
- Ты давно в зеркало смотрел? У тебя на морде небритой все написано, - снова струя дыма.











Я не хотел говорить ему о Ленке. Считал это своим мужским поражением, которое обсуждению не подлежит. Но врать и сочинять истории тоже смысла не имело. Ленка обладала особым даром. Она умела сворачивать кровь до состояния кетчупа. А потом поливать им лапшу на твоих же собственных ушах. Хорошо, что детей наделать не успели. Да она и не родит никогда. Хотела бы…

- Отдохнуть тебе надо, партнер, - внезапный удар по плечу выдернул меня из скверных мыслей, - визитку эту возьми. А вечером прогуляйся, тут адрес есть. Такси возьмешь – не заблудишься. Этот адресок каждая собака знает. Там скажешь, что к Бруску пришел. Они на инглише спикают, поэтому проблем не возникнет.
- К какому «бруску»?
- На месте увидишь, - глаза Андрея заблестели знакомым зеленоватым светом, будто он в эту секунду заключал выгодную сделку, - Резинки не забудь, а то засудят к черту. Там на входе продают, если что. Я тебе оплатил один час. Кое-как вклинились на семь вечера. Поэтому не опаздывай. А про Ленку твою, шалашовку, уже все в курсе, она сама же растрепала. Так что… Я решил, что тебе как раз такое «лекарство» в тему будет. Не бери в голову и оттянись хорошенько. Новые ощущения гарантирую, сам проверял.

Я крутил между пальцев матово-черный клочок картона с выдавленным на нем адресом. На обратной стороне в лучах солнца отблескивал темным глянцем след печатного поцелуя:
- Ты меня в бордель приглашаешь, что ли?
- Я тебя никуда не приглашаю, ты не в моем вкусе. Сам иди. Не забудь, к Бруску!
- Заняться мне больше нечем, как заразу собирать, - огрызнулся я, но визитку спрятал в карман.

*
Уже в отеле, стоя под потоками прохладной воды из лейки душа, я понял, что любопытство возьмет верх над брезгливостью и совестливостью. «Во-первых, я не насиловать иду. Девочки работают. Это реальная работа, приносящая им деньги. Во-вторых, здесь это все законно. Не покажут меня потом без трусов на канале НТВ» - подобные мысли успокаивали. Наскоро обтерев влажное тело полотенцем, натянул брюки и вышел из номера.

*
- Я к куску дерева, - в горле пересохло, поэтому выговорить удалось, только хорошо прокашлявшись. Девушка за стойкой, продолжая улыбаться, приподняла одну бровь. Еще бы. Не у каждого туриста в лексиконе есть слово «брусок». Хотя и с «деревом» я, как оказалось, ошибся.
- Ах, Брусок! Вы Павел?

Девушка с ресепшена повела меня по узкому коридорчику к дальней двери. Признаюсь, представлял себе бордель иначе – грязь, стоны, татуированные качки по углам. А тут даже неплохо. Чем-то напоминает отель. Да и с «бруском» теперь все понятнее. По-ихнему тоже ведь «Брусок». На самом деле, черт ногу сломит с этими немецкими именами. Не будет же мне Андрей дарить в честь развода бабу-бревно. И не работало бы бревно в борделе. Это они в замужестве сплошь бревнами становятся, а тут-то пахать надо.

Свежеокрашенная белая дверь открылась с легким скрипом. В нос ударил резкий запах не то ванили с корицей, не то комнатной пыли. Я шагнул внутрь, и дверь за спиной захлопнулась с легким щелчком. В небольшой комнате по центру возвышалась кровать с множеством желтых и голубых подушек. Там, в подушках, можно было рассмотреть человека. «Мужик» - стало моей первой мыслью. Хотя нет, просто лысая женщина. Она повернула лицо с ярко-накрашенными глазами в мою сторону и что-то быстро прошпрехала низким голосом. Я, продолжая молчать, приблизился к кровати.

*
- А русские сюда часто ходят, это да. Я думала, что одни немцы-извращенцы, - Брусок хохотнула с глухим звуком, будто камни трясут в бочке, - а наши тоже жару дают. Хотя я с порога и не поняла, что ты свой. Не блякнул бы – до сих пор гадала.

Брусок смотрела на меня, скромно сидевшего на краю кровати, одновременно с материнской нежностью и какой-то жадной похотливостью. А я искоса рассматривал грани одеяла, резко очерчивающие ее формы. Сглотнул.
- А это у тебя с рождения или случилось что-то?
- Не дрейфь, товарищ. С рождения. Никаких шрамов или рубцов там нет, все гладенько. В первые пять минут всем страшно, а через полчаса за уши не оттащишь. Вот все бабы зарядку по утрам делают для ног, а у кого ног нет – тот для пизды. Так что у меня все накачано, считай, с обратной тягой работает. Ты портки-то скидывай и пробуй уже.

Я продолжал сидеть без движения. Не таким представлял себе вечер. Умеет Андрей «подарки» делать.
- Так твой час быстро пройдет, - снова подала голос из подушек Брусок, - а ты ничего и не узнаешь в этой жизни. Хоть одеяло сними и титьки пощупай. Мне приятно будет.
- А тебе самой реально это все приятно? – приступ тошноты внезапно подкатил к горлу. Перед глазами поплыли какие-то жуткие черные картинки. Нервы ни к черту уже.
- Было бы неприятно – я б тут не лежала. Хватит лясы точить, сдергивай одеяло.

В голосе Бруска появились новые угрожающие нотки. Она была лет на пятнадцать старше. И хотя женщина в подушках не могла мне ничего сделать, я вздрогнул и повиновался. Потянул край одеяла на себя, оставаясь в стороне, будто из-под него могли кинуться змеи. Одеяло сползало медленно, оголяя небольшую, но упругую грудь. Ровные плечи, покатыми холмиками переходящие как раз к этой груди. Линии живота. Гладко выбритый лобок. Налитый розовыми красками клитор. Сразу за клитором край одеяла сполз на простыню. Брусок лежала передо мной голая, без рук и ног, демонстрируя в потолок чуть набухшие и приоткрытые половые губы. Я смотрел на них, и все страхи словно растворялись за этими пухлыми нежными губами. Цепляясь пальцами за петлицы пиджака, вынул из кармана коробочку презервативов, наспех приобретенную на ресепшене.

*
- В рот мне сразу засовывай, а там я сама удержу, - Брусок приоткрыла губы с растертой по краям помадой к фильтру сигареты, зажатой меж моих пальцев. Она умело дымила, как настоящий моряк, не вынимая сигареты и не трогая ее руками. Да, ведь рук-то не было.

- Тебе еще чем-то помочь? – мне снова стало неуютно и даже стыдно.
- Сиди уже, помогатель, - ловким движением языка сигарета переложена в другой угол губ, - Ты как уйдешь, так придут и помогут. Думаешь, я сама себя мою и брею? Они с меня столько денег огребают, так ухаживают тоже, дай Бог каждому.
- Ой, слушай, а давай я тебе еще денег дам, сверх того, что положено. Купишь себе что-нибудь. Мимо кассы, сразу в руки, - захотелось удавиться после этих слов. «Сразу в руки»… Волнуясь, я всегда начинаю нести чушь. Но Брусок не обиделась, а только опять захохотала.

- Ага, в магазин схожу, туфли новые куплю, - но следом глаза ее стали серьезными, даже немного агрессивными, - Мне деньги не нужны. Трахают хорошо, кормят тоже, моют, бреют. Я за жизнь, да за любовь не хочу говорить. Это ебле мешает. Разговоришься, а клиент потом потеряется. Жалеть начнет, сострадать. А я, может, получше его в этой жизни пристроилась…

Многие живут в уверенности, что раз человек уходит от ответа, значит, его нужно чаще спрашивать:
- Ну, а если в пансионат куда-то? Там ведь тоже и кормят, и…
- А ебсти меня там главный врач будет?! – теперь глаза Бруска заблестели уже неприкрытой злобой, она сплюнула окурок в пепельницу на подушке, - Ты думаешь, что раз инвалид, значит, не хочет ничего? Я работаю, я сама себя обеспечиваю. Приходила тут тоже полиция, мужика кокнули. Вломились ко мне, а я лежу на кровати, жопой сияю. Так разлаялись, как собаки лядские, какие-то службы приволокли. Я им четыре часа доказывала, что моя работа мне нравится. Что я ей только и живу. И бабой себя чувствую. Бабой живой, понимаешь? Так съебались только когда начала про толерантность им заяснять. Засужу к чертям за притеснение инвалида, не дают работать. Успокоились, не лезут больше.

Я молчал, не зная, что ответить. Почему-то в ту секунду больше всего боялся, что Брусок заплачет. Хотя видно было, что она плакать и не собиралась. Даже наоборот, настроена была воинственно.
- Прости, я не хотел тебя обидеть. Просто у нас стереотипы эти дебильные… А я раб шаблонов, - изобразил кислое подобие улыбки.
-Я смотрю, наш Павлик духом упал, - в низком голосе вновь забурчали игривые нотки, - Давай я тебе подниму. Ты положи меня, как до этого. Хочешь, помойся сначала. Вон дверь в углу. На тумбочке салфетки стоят – это меня протереть.

Изогнувшись всем телом, словно короткая крупная гусеница, Брусок сама попыталась подползти ко мне по шелковым и скользким подушкам. Часы, тикающие рядом с коробкой влажных салфеток, оставляли нам еще полчаса. Я резко поднялся, подобрал с пола одежду и ушел в ванную. Там, одеваясь, смотрел на свое помятое, щетинистое лицо. Словно кровавыми рубцами на шее зияли полоски губной помады. «Идиота кусок. Ты сам инвалид моральный. Какая же мерзость. Жизнь, бля. Инвалид трахнул инвалида. С оттягом трахнул, стонал, как корова на забое. И она орала, как свинья. Матом. Грязным матом, сопела в ухо. Визжала. Теперь же все счастливы, могут разойтись по своим теплым постелькам. Твари. Я тварь» - с этими мыслями так дернул брюки вверх, что отлетела пуговица, звонко клацнув по кафельному полу. Снова взглянул в зеркало и вылетел из комнаты с белой дверью, даже не оборачиваясь. «Надо было обтереть ее салфетками, она же просила» - где-то глубоко меня сидела еще более странная тварь. «Без тебя оботрут. Тут каждый час новый обтиратель обтирается» - голос заткнулся.

- Вы рано уходите. Вам что-то не понравилось? - девушка на ресепшене бросила яркий журнал на стол, вскочила и от испуга первую фразу проговорила на немецком. Я вышел на улицу, проигнорировав ее вопрос. Остановился у входа, закурил. Почти безлюдная узкая улочка. Позади раздался смех. Обернулся. Парочка молодых людей, между ними ребенок. Ребенок непонятного пола, он высоко подпрыгивает и качается на их руках. При этом все семейство хохочет, будто надышалось оксида азота.

- Какого черта! – я скинул дымящую сигарету в урну и снова вошел в дверь. На этот раз ресепшен не обратил на меня внимания. А я уже и без нее знал путь до белой двери.
Молча вошел в комнату, скинул пиджак и взял с тумбочки коробку влажных салфеток.

*
Я проник внутрь Бруска настолько, насколько мог. И застонал. А она в этот раз молчала. И не кричала матами свои грязные присказки.

©Waschbar